вот я всё время пишу о мальчиках. четыре года веду блог, а так ничему и не научилась. если бы я открыла сама себя в рэндоме, я бы прочитав страницу пролистнула дальше эту очередную девочку с её нереальной такой просто мифической потерянной любовью, письмами ко второму лицу в никуда и прочими атрибутами тупых пезд. не знаю. мой мозг посещает довольно-таки приличное количество нормальных мыслей. только почему-то не о жизни и не о людях, или например о книгах или политике, как и подобает нормальному блоггеру. я же постоянно натыкаюсь на некие нити, которые всё это связывают, находясь где-то между всего этого. это какой-то шероховатый и уродливый скелет на стыке всех этих историй, литератур, религий, политологий и философий, как в матрице: мир, который как бы есть, его не прячут, но он какбэ никому и не нужен весь этот хлам, в мире великих амбиций, скидок и пепси-колы. и вот он лежит передо мной, этот пыльный скелет, как какая-то огромная, величественная, неведомая хуйня, которая внушает тебе священный ужас, но ты понятия не имеешь, как это работает и с чем ее вообще едят. тут мне обычно наступают в маршрутке на ногу, я, громко мысленно матерясь, протискиваюсь в двери, прихожу домой, и конечно же всё это растеряв, пишу очередные несчастные мемуары ко второму лицу о своих мальчиках. мне обязательно нужно кого-нибудь любить, и обязательно ничего о нём не понимать
ну а потом весна полным ходом: белый плащик, фонтаны, улыбки, футболки, крыши и мыльные пузыри. я такими нас всех помню, хорошими.
главное вовремя улететь, желательно вверх
когда я говорю по-французски, у меня появляются ямочки на щеках, я становлюсь женственной и строгой.
когда я говорю по-английски, я как будто жую бумагу. тысячи исписанных мною страниц и тысячи неисписанных.
я люблю языки, каждый новый язык открывает во мне нового человека, я долго рассматриваю его в себе, не решаясь заговорить, потом мы долго разговариваем на разные темы.
спорт? политика? сми? туризм? от всего этого легко устать, поэтому мы часто ссоримся, я бросаю в него тетрадками, книжками, всё это улетает в стену, я сползаю на пол, роняю лицо в ладони и плачу, затем убегаю к друзьям, напиваюсь и сплю. а потом начинаю тосковать. куда я без этих разговоров?
я слушаю седьмую расу - вечное лето, и мне кажется, что сейчас пасха, я сижу в одеяле за столом перед окном айсикью, за окном ливень, мне шестнадцать лет, и вся моя жизнь находится вот в этом окне, до нее не дозвониться по телефону, не достучаться в двери, до неё вообще никаких до- , и после нее, кажется тоже. потом играет корабль бумажный, и мы кутаемся в какую-то куртку на майских пляжах, по крышам топчемся, поём, а потом опять каждый по своим городам. как же у меня от любви от этой темнело в глазах, сводило судорогой, стекало чёрным. о господи, я так чётко всё это сейчас ощущаю, как будто у меня комната полна призраков, холодных и скользких, как белок из разбитого яйца, как медуза. я такая была маленькая, никаких вообще 'но', никаких 'или'. не умела наполовину. мне не жаль вообще всего этого времени, не жаль этих наволочек солёных проплаканных, не жаль нервов, ногтей съеденных. я такая прекрасная была, маленькая и живая. я даже запах на манжетах хранила, запах шеи этого мальчика. три или четыре дня, иногда неделю. города, самолёты, музыка
меня-той вроде уже давно как нет, а музыка осталась. и когда я встречаюсь с собой, мне хочется прижать себя к себе, как ребёнка, потом испугаться, отбросить в стену и убежать
у нас были бы самые красивые в мире дети. и они у нас будут. только у каждого свои
Доступ к записи ограничен
я думала, это вершина, но сегодня мне в четвертый раз приснилось, что за моей дверью стоит киану ривз, одетый по-матричному, и его прислали меня убить.
мне пора в универ, видимо, пусть лучше снится немецкий
спать
наша модная и крутая маленькая лондонская эпоха изживает себя и распадается
Обновлено пять минут назад ред.