иногда, в такие моменты, когда я остаюсь наедине с этой штукой, которая называется моей головой, а случается это обычно тогда, когда внизу ебанет фазу, а в доме всего две свечки, и ноут как всегда разряжен, телефон пищит противно каждые три минуты и просит жрать, еще и денег на счету нет, об интернете вообще можно только мечтать, и нудный английский роман, от которого в нормальной обстановке блюёшь, но читать нужно, когда вроде самое блять время - он заканчивается. вот тогда наступает феерический пиздец
всё что я вычеркивала, комкала, жгла, резала, рвала, удаляла, вытирала, прятала, и так далее пыталась забывать. вот всё это собирается вместе и приходит в мою больную голову, и пока всё это меня жрёт, ты стоишь где-то, куришь и улыбаешься.
денис сказал, что юля - самое ужасное, что с тобой могло случиться. у юли большой каблук, и ты делаешь всё, что она говорит или только собирается.
алина целуется с денисом и клянется, что у тебя ко мне всё же остается теплое
я слушаю их всех, посылаю нахуй, закрываюсь в комнате, читаю с фонариком своего бродского, пока не начинаю понимать, что вот в этой строчке ты, и в этой, и в этой
это абсурд, бродский не знал тебя,
я ненавижу тебя. нееет, я не верю ни в единое слово из того, что ты мне наговорил. я не ненавижу тебя. лучше бы я тебя ненавидела, идиот,
как же я тебя


'понимаю, что можно любить сильней, безупречней. что можно, как сын кибелы, оценить темноту и, смешавшись с ней, выпасть незримо в твои пределы. можно пору за порой, твои черты воссоздать из молекул пером сугубым. либо, в зеркало вперясь, сказать что ты это - я; потому что кого ж мы любим, как не себя? но запишем судьбе очко: в нашем будущем, как бы брегет не медлил, уже взорвалась та бомба, что оставляет нетронутой только мебель. безразлично, кто от кого в бегах: ни пространство, ни время для нас не сводня, и к тому, как мы будем всегда, в веках, лучше привыкнуть уже сегодня'